Еще с того самого момента, когда она только осознала, что стала женщиной, с того самого момента, когда смогла сама для себя определить причину беспокойства и сладкой, тянущей боли внизу живота, когда она видит своего старшего брата, она точно узнала, что влюблена в него без оглядки.
Когда пришло понимание этого факта, она пришла в ужас: ведь это неправильно, так быть не должно!

В их семье царили довольно строгие порядки, отец был самым настоящим деспотом, контролирующим каждый шаг, каждое движение своих домашних. Ничто не проходило мимо него и все делалось исключительно с его одобрения, а если что-то случалось такое, что выходило за рамки диктуемого им устава, то строжайше каралось и наказывалось.
Даже ее брат, которому уже исполнилось двадцать три, и который оканчивал университет, был обязан давать полнейший отчет о своем времяпрепровождении, и возвращался домой обязательно к десяти часам вечера.

Что уж говорить о ней, молоденькой восемнадцатилетней девчонке, для нее абсолютно не существовало никакой лазейки для встреч с противоположным полом, разве, что только на парах в институте, куда она только что поступила.

Но она, без памяти влюбленная в того, кто делил с ней крышу ее собственного дома, даже не смотрела в сторону парней из ее группы, хотя на нее, длинноволосую пепельную блондинку с огромными зелеными глазами засматривался весь поток.

 Их мать умерла, когда ей исполнилось двенадцать, и с тех пор они росли, вдвоем с братом, под неусыпным контролем отца, который сказал им, то обязан вырастить из них настоящих людей, и поэтому отныне в доме он единственный непререкаемый авторитет.

Но ничто не способно удержать в рамках молодые сердца, особенно когда они переполнены страстью и желанием, и долгими вечерами, когда отец отправлял ее спать, она без конца, закусив губу, чтобы не выдать себя случайным стоном, яростно мастурбировала, доводя себя до исступления, представляя, как ее милый братишка берет ее по всякому, так, как она мельком видела в одном журнале, случайно оставленном кем-то на столе, в аудитории, где они занимались.

Но неизбежно, все тайное всегда становится явным, и вот тогда когда ее братик уехал со сборной университета по гребле на очередные сборы, она, удрученная его длительным отсутствием, ласкала себя особенно часто и сильно и, потеряв бдительность, стала стонать во весь голос, забыв об осторожности.

Когда она с облегчением кончила и приоткрыла сведенные от удовольствия веки она увидела, что прямо напротив нее, в ее спальне, стоит отец и с гримасой ужаса на красивом, с правильным чертами, строгом лице наблюдает за ее позором.

Она была готова провалиться сквозь землю, но ей ничего не оставалось, кроме как начать бормотать слова извинения.
Грудь отца вздымалась, переполненная гневом, он никак не мог начать отчитывать ее за то, что она вела себя неподобающе, и она, совершенно неожиданно для себя, как была, в одной короткой полупрозрачной ночнушке, поднялась с кровати, подошла к отцу и упала на колени, прижавшись щекой к его ногам.
А вот дальше случилось то, чего никто не мог себе даже и предположить.

Девушка распахнула полы отцовского домашнего халата, оттянула резинку трусов, высвободила моментально затвердевший от прикосновения ее теплых ручек член и принялась сосать.

Делала она это впервые в жизни, но делала мастерски, заглатывая достаточно глубоко, нежно перебирая пальчиками яички.
Если бы ее спросили, что заставило ее так поступить, она ни за что не смогла бы ответить, поскольку и сама не отдавала себе отчета в своем поступке.
А что ее благообразный, строгий папаша, который не давал свободно вздохнуть своим детям?

А он, ошеломленный таким поступком своей единственной дочери, поначалу был просто парализован ее пылкостью, а потом, словно растворился в ее жадной страсти и испытывал неописуемый кайф от ее минета.

У него очень давно не было женщины. Все свое время он посвящал работе и заботе о доме, в котором росли его дети. Он был, одержим страстью к порядку и желанием сделать все правильно, подавив в себе естественное начало, постаравшись забыть о себе, как о мужчине, и, возможно, поэтому он бывал так строг и неумолим.
Но сейчас все то, что копилось в нем годами, все что так тщательно было загнано в дальний пыльный угол сознания, с первыми прикосновениями пухлых губ его дочери к его члену, высвободилось из под тяжкого пресса заточения и, охватив все его существо, дарило ему удовольствие.

Он полностью потерял голову и ощущение реальности, рассудительность и остатки приличия покинули его, ведь сосущая его хер дочурка была настолько похожа на его красавицу жену, которую, он потеряла так рано, что он, положил ей руки на голову, и сам стал помогать ей насаживаться на его конец.
Внезапно ему стало мало оральных ласк, он возжелал большего, и приподняв ее с колен, он  развернул ее попкой к себе и нагнув к кровати поставил рачком, собираясь войти в ее девственное влагалище.

- Папочка, дорогой, не надо! – стала умолять его дочь. – Я не хочу так, я люблю другого, хочу, чтобы он стал у меня, там, первым мужчиной! Возьми меня в попочку!
И с этими словами она схватила его напряженный член и приставила к своему анальному отверстию, не думая о той боли, которую может испытать.
А отца остановить уже было невозможно: он так и уперся в тугое отверстие и, ощутив сопротивление, надавил сильнее и провалился по самые яйца в ее попу.
Она дико закричала, боль была невыносимая, но все же ее согревала мысль о том, что она по прежнему невинна, и сможет подарить себя тому, в кого без памяти влюблена.
Отец, изнуренный долгим воздержанием долго не смог трахать свою дочь и совершив всего несколько фрикций обильно кончил в ее задницу.
После этого его член стал вялым, сморщился и он слез с нее, начиная осознавать, постепенно, что же сейчас произошло.

Все стало казаться ему нереальным и ужасным, он сполз с кровати и упав к ногам лежавшей на постели с широко разведенными ногами и тяжело дышавшей дочери, стал просить ее простить и забыть все, что только что произошло.

На этот раз пришел черед дочери взять верх над родным отцом: она поняла, что у нее в руках непобедимые козыри, дающие ей право на все, что она только пожелает и она выдвинула отцу свои условия, пр соблюдении которых, он может быть уверен в своей безнаказанности и, даже, может надеяться на  кое-что еще.
Она призналась что давно, и безответно, влюблена в своего брата, и нестерпимо желает с ним близости, поэтому отец должен не только не чинить ей препятствий в достижении назначенной цели, но и просто обязан помочь. Как? Она сама не знает, но если он желает ее молчания, да еще хочет не раз получить доступ к ее телу, то пусть сам найдет выход, иначе все выплывет наружу.

Подавленный отец сидел на полу с горящими от стыда глазами, глядя на свою дочурку, которая толкала его все дальше в глубину греха, заставляя его потакать инцесту, но ничего не мог с собой поделать, так велико было желание остаться чистым в глазах окружающих, но что еще более страшно: он понял, что безудержно желает свою дочь, и если он не согласится на ее условия и она не допустит его к себе, он попросту может сойти с ума.

Он униженно кивнул ей и пролепетал, что на все согласен, что готов помочь ей во всем, и как соблазнить своего сына на соитие с сестрой он придумает. Он умоляет ее молчать, и хотя бы изредка, позволять ему ласкать ее тело.

На это хитрая бестия улыбнулась и проворковала: - Папочка, милый, я так тебя люблю! Иди, полижи киску своей доче, только не проникай слишком глубоко, пусть первым будет братик!

Она опять развела в стороны стройные ноги, между которых влажно манили к себе набухшие возбуждением половые губы, едва покрытые светлыми волосиками, и отец уткнулся в них лицом и стал вылизывать их мягкую бархатную плоть, сам, получая не меньше наслаждения, чем громко стонущая дочь, которая прижимала его голову к своей вагине.
Она оргазмировала, выбрасывая порции своих соков прямо в рот папочке, но представляла на его месте брата, который, скорее всего так и будет, станет трахать ее каждую ночь, они станут спать в одной постели, не скрываясь ни от кого, и она, возможно, подарит ему сына или дочь, без конца счастливая в своей любви.

А папа? Что ж, папа будет иногда навещать ее, и ей придется отдавать ему долг дочерней верности, подставляя попочку и ротик, ведь ее киска будет принадлежать только брату.

А может… А может… Она чуть не задохнулась от очередного оргазма. Может они станут жить втроем, это ведь так здорово, все будет как прежде, не нужно будет расставаться, а будет, только, еще больше удовольствия.